Бег спящих // Chill

Начало было тут.

Из показаний штурмана пакетбота «Оливия». 7 августа 1922 года. Федеральный суд Западного округа, штат Вашингтон. Сиэтл.

«Да, ваша честь, капитан умер четвёртым. Он уже сутки не появлялся на мостике. Мы с боцманом решились войти к нему в каюту. Тело лежало на полу лицом вниз. Это было жуткое зрелище, ваша честь. Как и все остальные – сморщенный весь в рыжих пятнах старик. От него воняло протухшей солониной. Не трупный запах – я знаю его. Это был запах старости. Как от древних стариков. Ему сорок один. А труп выглядел на все сто. Я не хотел бы умереть от старости, сэр… Простите, ваша честь.
Первым умер радист. Он у нас слегка любит выпить. И мы тогда подумали, что парень перебрал чего-то по ошибке. Сморщенный, весь в пятнах. Перед смертью у него высыпались зубы. Он их выплёвывал как шелуху семечек. Потом - кок. А капитан – четвёртый. Это я точно вам говорю, сэр.
Да, сэр. За три дня умерло четверо. Следом по два-три человека в день. Боцман нашёл где-то старый молитвенник на испанском. Он сам немного говорит на чурро. Читает плохо. Но говорит. Выучил молитву в три строчки. Все остальные – длинные, а времени мало. Мы зашивали тела в мешки из под угля и спускали за борт. Первые четырнадцать. Потом просто завязывали. Да, сэр, шить было уже некогда.
А эти держались от нас в стороне, ваша честь.»

При последних словах свидетель кивает на скамью подсудимых.

«Они меняли сигналы на реях. Всего пара миль и погода ясная. Хорошо видно. Первый сигнал был «Флоренция». Я задремал после вахты – сигнал принял радист. Странный сигнал. Ни в каких книгах он ничего не значит. Мы всей командой гадали – о чём он? Сигнальные флаги были выставлены тоже странно: поверх косых парусов. Их можно было прочесть только с одной стороны – с нашей. Это странно, ваша честь. Я на флоте уже тридцать лет – такого не видел. На той шхуне вообще всё было странно. Они шли на половине парусов против ветра практически не лавируя. Рулевой – если не дьявол, простите сэр, то сам Господь Бог. Человек так идти не может. Причём всю неделю, ваша честь. Не может. Я уже тридцать лет на флоте – юнгой начинал.
Они нагнали нас в понедельник, на второй день после выхода из Сиэтла. Держались мористее в паре миль от нас. На связь не выходили. Никак себя не обозначали, хотя ночью, как положено, выставляли ходовые огни. Да, ваша честь, ходовые огни у них были в полном порядке.
Сигнал «Флоренс» был постоянно.
Они несли его двое суток. Потом он сменился на «Медфорд». Это мой родной город, сэр. Я хотел запросить у них, что это значит. Позвал радиста. И узнал, что он только что умер. Это ведь странно, ваша честь. Наш радист умер, когда они поменяли сигнал на мой родной город и мне понадобилось об этом спросить. Мы подняли сигнал «Обозначьте ваши намерения». Но ответа не последовало. Я предложил подойти к ним поближе. Но капитан сказал, что угля в обрез, и если мы будем тратить топливо на любопытство, то не придём в Сан-Диего. На борту двести фунтов золота с Юкона – капитан не хотел рисковать.
А потом умер кок и про мой Медфорд забыли. Впереди неделя пути. На борту пассажиры. Перспектива питаться консервами всё это время повергла в уныние. Впрочем один из пассажиров вызвался подработать на камбузе. Но к вечеру он сам куда-то пропал. Его труп мы обнаружили уже после того как похоронили капитана. То есть умер он всё таки раньше, но обнаружили позже. Я не путаю, ваша честь. Можете проверить судовой журнал.
Четвёртым умер наш кэп, я это уже говорил, сэр. А тот пассажир лежал под брезентом в спасательной шлюпке. При нём были все его вещи. Даже бритвенный набор. Мыло... пена высохла.. Он вероятно собирался побриться. Но от немощи уже не способен был держать зеркальце. Оно разбилось. Плохая примета, сэр. Он умер в спасательной шлюпке , сэр. Зачем он туда залез под брезент, я не знаю сэр. Очевидно, хотел бежать с корабля.

Началась паника. Но боцман вовремя стал запирать пассажиров в каютах. Иначе все перестреляли б друг друга. Хотя.. да.. о чём я говорю… все ж и так умерли.
Мы остановились, когда Малыш Томми - старший кочегар - не пришёл сменить вахту. Точнее, умер вахтенный кочегар, а Малыш не пришёл. Он уже остывал на своей койке. И нас осталось лишь трое – врач, боцман и я.
«Оливия» легла в дрейф. Это было ранее утро. Мы заспорили с боцманом - поднимать ли жёлтый флаг. Шхуна была поблизости всё это время. Людей на ней мы не разу не видели, но вахту там определённо несли.
Неожиданной оттуда просигналили: «Готовы оказать медицинскую помощь».
Я глазам своим не поверил! Восемнадцать человек! Мы похоронили восемнадцать у них на глазах, и теперь они предложили нам помощь.
Но врач сказал, что это лучше, чем ничего – может так выберемся.
Я согласился.
На море стоял утренний штиль. Ни мы ни они хода не имели. Их шлюпка отвалила в 07.18 и через десять минут подошла к нам с кормы. На вёслах сидело восемь матросов. А на банке рулевого – она».

Судья требует, что бы свидетель указал рукой на человека, который был рулевым в шлюпке.
Штурман делает жест в сторону скамьи подсудимых.
Судья просит секретаря зафиксировать: «Свидетель указал на обвиняемую»

-Что было дальше?

-Она и ещё трое матросов поднялись к нам.

-Эти люди были вооружены?

-Да, ваша честь. У мужчин были "маннлихер-каркано" образца 1891 года. Странное оружие для моряка, сэр. Оружия при женщине я не заметил.

-Что они делали?

-Женщина предупредила, что вооружённые матросы – это её охрана, на случай, если какой-то сумасшедший у нас на борту попытается напасть. Я сказал, что сумасшедших уже не осталось и мы сами наверное скоро умрём. Затем я спросил – где обещанный врач. На что она ответила, что если мы здоровы, то врач нам не нужен. Но она может предотвратить нашу преждевременную смерть. «Как?!» - я был в недоумении.
Женщина сказала, что это она сообщит только после того, как мы погрузим в шлюпку золото, что было заперто в капитанском сейфе. Я возразил - это невозможно. Но один из матросов уже шел к капитанской каюте, а двое других взяли нас на прицел.
Женщина сказала, что не следует это воспринимать как ограбление. Наоборот, мы счастливчики потому что именно нам, оставшимся в живых она может продать пару лишних лет жизни, сверх того, что написано у нас на роду. И обмен такого блага на золото – вполне честная сделка.
А тот шустрый малый, что пошёл в капитанскую каюту, уже открыл отмычкой дверь, и принялся за сейф.

-Расскажите суду, почему вы молчали все эти годы.

-Это было условием сделки, ваша честь. И как видите, я благополучно дожил до нынешних лет. Но моя сегодняшняя болезнь не оставляет мне шансов. А кроме того – истёк обещанный срок молчания.

При этих словах, свидетель смотрит в сторону подсудимой.

-Какой срок? Расскажите суду.

-Забрав золото, она объяснила, что причиной смертей были слова, который мы произносили в слух, читая сигналы их шхуны. Она называла их «маркёры», сэр. Как в бильярде – тот, кто следит за порядком. Она сказала, что есть слова, произнесение которых в определённый момент и при определённых обстоятельствах резко меняет порядок, разрушает естественных ход вещей, делая его дольше или быстрее.
Эти слова привязаны к людям, сэр. Она их назвала. И предупредила, что произнесение этих слов нами где либо чреваты ускорением нашей жизни и быстрой смертью от старости. Мы всё это видели, сэр. Это было у нас на глазах. Трудно было ей не поверить. Каждому из нас она назвала срок, когда маркёр перестаёт действовать. И вот этот срок миновал, ваша честь.

-Подсудимая, встаньте, - судья обратился к молодой рыжеволосой женщине в больших круглых очках, седевшей между двух приставов. – Поскольку вы отказались от услуг адвоката, вам придётся самим дать пояснения суду. Вы с этим согласны?

-Да, ваша честь.

-Назовите своё имя.

-Ада Хоутс.

-Ада - это от Аделаида?

Подсудимая молчит некоторое время, после отвечает коротко:

-Это Ада.

Слова
Lulling – усыпление, убаюкивание
Braking - торможение
Chill – холод, заморозка

. . . . . . . . . . . . . . .

-Что она тебе рассказала?

Костя выглядит немного обеспокоенным, на него это совсем не похоже. Кабы не наше знакомство столько лет, я подумал бы, что он устал или чем-то встревожен. Но Костя никогда не устаёт. Он словно гуттаперчевый кролик в руках ребёнка–судьбы: может плющиться и распрямляться неограниченное число раз. А если бросить об стену, отскочит и встанет на задние лапы. Разве только свистка нет в брюшке.

-Ты спрашиваешь так, будто обеспокоен.

-А ты отвечаешь, словно тебе по-барабану.

-Я отвечаю человеку, которого знаю уже лет тридцать, и он никогда ничем не бывает обеспокоен. Даже во время кораблекрушения.

-Но сперва ты поехал к ней.

-Это укор?

-…А мог бы спросить у меня.

-Это обида?

-Я священник.

-А я – грешник.

Мы сидим на прибрежных камнях, закатав брюки по колено. Вечер. За спиной чуть поодаль шум ресторана рыбной кухни – наиболее многолюдная тусовка всего Жинсо-мион. Обычно тут тихо, едва ли не самое тихое место в Южной Корее – всё-таки национальный парк. Но сегодня – Тано. И пусть юношам-борцам за победу уже не дарят быков, но «девушек на качелях» никто не отменял. Нам с Костей всучили веера ещё на парковке, под заливистый смех пёстрой толпы барышень в стилизованных народных сарафанах.
И всё из-за дурацких костиных устриц – якобы только тут можно отведать настоящий тонгенг.
Не моё это. Но ради приличия хлебнул пару ложек бульона , косясь на доску с ломтиками тунца. Определённо хотелось только пульгоги, но ресторан – рыбный, да и я – не космонавт, даже корейский.
«Назло маме – отморожу уши» и заказал хемуль-чампон (восторженный женский смех и бурные аплодисменты). Костя тоже удивился: «Не похоже, что б у тебя было похмелье».
Но это всегда легко исправить.

-И?.. - Костя прервал мои размышления своим настойчивым вопросом.

-И ничего.

-Вообще?

-Ага…

-Врёшь?

-Ничего существенного.

-Врёшь…

-Смысл? Я пять месяцев обивал пороги и облизывал ступеньки всей тюремной бюрократии от Вашингтона до Сан-Франциско. Потом ещё месяц дышал ржавым песком в Колорадо. Окаты с «подарками» - не сосчитать. На одих только официальных ужинах в консульствах себе всю печень прожёг.

-Сожалею.

-Нихрена ты не сожалеешь! Ты думаешь это легко – попасть в самую-самую супер-тюрьму США на свидание с самым-самым супер-преступником всех времён и народов, которому только в гражданских судах дали семнадцать пожизненных сроков и плюс ещё четыреста лет «досиживания» после того? И который – заметь – ни в одном списке вообще не значится, как живой. Ты не знаешь, что такое «Флоренс»…

-Я знаю. – Костя сказал это тихо, едва слышно, отвернувшись.

-Ты?!! – моему удивлению не было предела. -Ты?... Ты там был?!!!.. Ты… То есть, ты там был? Ты с ней разговаривал!!! Ты с ней разговаривал?!! И что?!!

-И ничего.

-В смысле?

-Вообще ничего.

-Даже «Здрассьте»?

-Даже «здрассьте».. Из её уст пожелание здравия и долгие лета звучит, как оксюморон, согласись.

-Это потому что ты – священник. Она ненавидит священников. Особенно иезуитов.

-Ну зачем же? Я представился тем – кто я есть: наёмным убийцей.

-Вот прямо так в Анкете посетителя и писал? И куда только власти Америки смотрят?...

-А у них ко мне нет претензий. Я – хороший.

-Ну ей то – это не аргумент.

-Увы, оказалось, что – да.,- Костя вздыхает.

-Ей вообще смешно смотреть на всю эту шелупонь : террористы, маньяки, киллеры, военные преступники, африканские диктаторы…

-Да у меня, собственно, был только один вопрос.

-Надо было Ингу послушать, когда она предлагала.

-Нет, не этот. Ты всё равно не поймёшь…

-Ну, я вообще тебя не понимаю. Никогда.

Мы снова молчим. После заката наступают быстрые южные сумерки. Воздух над морем слегка оживился вечерним бризом и не хочется уходить.

-Зато я прочитал её дело. – на минуту мне стало жаль Костю и захотелось чем-то утешить. – Не всё, конечно. Только ту часть, с которой сняли гриф «сверхсекретности».

Костя будто не слышал.

-Аж целых четыре страницы из пятидесяти двух коробок рассекретили. Вот. Семьдесят пять лет прошло и рассекретили.

-И что там?, - похоже, Костя спросил из вежливости, демонстрируя , что на самом деле ему это не интересно.

-Пакетбот «Оливия». Первые двести фунтов золота.

-Её ж тогда оправдали присяжные прямо в зале суда., - Костя меланхолично зевнул.

-Да. Но ты, наверное, не знаешь, кто был врачом на пакетботе.

-Врачом… Боцманом… Какая мне разница.- Костя резко встал и отряхнул брюки. – Поехали. Стемнело, на дорогах пробки рассасываются.

-Как править миром?

Рэм Владиленович не знал, что этот его разговор с Первым – последний. Вопрос заданный собеседником, удивил его не столько содержанием, но скорее фактом: Первый, человек до мозга костей практичный, не отвлекался на праздное философствование. Только действие. Только результат.
И всё ж, вероятно болезнь напоминала о себе всё сильнее. Природная сухощавость Первого превратилась в немощную худобу. Движения замедлились - «Герцеговина флор» успевала истлеть до середины меж двух затяжек.
Он умирал. Неторопливо, с чувством собственного достоинства, соблюдая этот ритуал – но ни кому не подавая ни малейшего намёка на то - когда и в связи с чем наступит его завершение.
Наоборот, всё чаще стал задавать вопросы, по характеру которых у собеседника возникало предчувствие, будто Первый не уходит вовсе, а готовится к очередному и весьма престижному повышению по партийной линии, недостижимому простому смертному. Все решения приняты, распоряжения сделаны, и в этой привычной ему бюрократической суматохе важно не упустить главное – Идею и Суть.
Рем Владиленович в тайне надеялся за всей этой ритуальной степенностью и благочестием найти в знакомых чертах иссушённого недугом лица хоть какие-то следы страха, или хотя б беспокойства. Но всё тщетно. Первый был действительно человек старой закалки.

Они не торопясь гуляли вдвоём по живописным тропинкам Топчидерского парка, куда, надо сказать, так же пришли пешком от корпуса Белградской Военно-медицинской академии. Машина посольства стояла наготове, чуть поодаль. Но водитель ( кажется Митро его звали), безучастно скучал – пациент определённо ей не воспользуется.

-Вероятно, стоит иметь верный план? – Рэм всегда носил наготове пару универсальных фраз, с помощью которых можно было поддержать любую беседу, на самую неожиданную или совсем безнадёжную тему. «Иметь план» - одна из таких.

«-Как выиграть в покер? – Надо иметь план», «-Как тебе новая секретарша шефа? – Это зависит от того, с позиции какого плана смотреть», «-Займи «теслу» до получки! – Я как раз составляю план своих расходов».

(«Тесла» - банкнота стоимостью 500 югославских динаров на лицевой стороне которой изображён памятник Николе Тесле в Ниагара-Фолс. По обменному курсу 1985-го года 500 динаров было равно примерно 100 советских рублей)

Но с Первым такие номера не проходят.

-Зачем тебе «план», если ты – Бог?

-Я?! Я об этом как-то не думал. – Рэм Владиленович правдоподобно изобразил замешательство. Хотя, по совести говоря, он действительной испытывал дискомфорт от этой беседы. Всё таки здесь не СССР. Югославия – спящая Европа. А он бы хотел, аккуратно, что бы никого не будить, перейти в другую «комнату» - Австрию. И далее по списку. Любой намёк на перспективу вернуться к «корейскому эпизоду» вызывал непреодолимую мигрень.

-А и не надо думать. Власть – это фактор времени. Власть над миром принадлежит тому, у кого вечность. Ты готов составит план на Вечность?

-Наверное, это будет называться как-то иначе.

-Никак это не будет называться. У вечности не существует сроков. Даже промежуточных. – Первый усмехнулся и продолжил. – Если бы я был Господь Бог, я бы вообще ничего не делал, а лишь с наслаждением наблюдал за происходящим. Всё меняется. Мир меняется. Люди меняются. И со временем, если иметь ввиду Вечность, всё успевает измениться до «наоборот». Чёрное выгореть до белизны. Белое – испачкаться. Льды – растаять. А вода – превратиться в пар. Всё доброе – становится злым. Зло пресыщается, ленится до праздного добродушия. Праведники вырождаются в негодяев, а подлецы, нагрешив , принимают постриг. В мужчинах проявляются женские свойства. Женщинам - нравится воевать... и власть. Ах! Как прекрасны женщины, одержимые властью !!
Как прекрасны!... Всё это прекрасно! Бесконечная череда перемен. И был бы я Бог, я бы просто занял место в ВИП-ложе. Коктейль… Опахало … Можно скинуть сандали, вытянуть ноги и на всё это смотреть, смотреть, смотреть… И не вмешиваться. Пусть всё идёт своим чередом. Не вмешиваться – в этом смысл рецепта управления миром от Господа Бога. Понимаешь? Единственный Приказ, что издал Бог - это был приказ о своём собственном увольнении «по сокращению штатов» … или «по собственному желанию». Как-то вот так.

-То есть Бога нет?

-Есть! Как это «нет»! Бог есть. Но на работе он не появляется. Понимаешь? Управляющая компания «Господь Бог и Сыновья» закрыта в связи с отсутствием производственной необходимости. А имущество выставлено на торги. Остались лишь люди, мы с тобой. Люди управляют друг другом. Вот Дьявол – спички кончились. И ты не куришь?, - Первый хлопает себя по карманам , - сбегай к машине, попроси у Митро.

Рэм Владиленович послушно трусит к посольской машине, но вернувшись видит Первого безмятежно дымящего новой папиросой.

-Время-время-время… Пока ты ходил, белградцы – вежливые люди – угостили старика огоньком. Наверное Ему так больше нравится, - при этих словах Первый поднял глаза к небу. - А вот мы так не можем. Нам нужно активное участие: движение и результат, движение и результат.

-Я бы мог не ходить за спичками.

-Не мог. Я послал и ты пошёл. Просто движение не всегда даёт результат. Потому что все мы живём в разном масштабе времени. Твой результат опоздал.

Рэм прислонился к стволу дерева, что б отдышаться. А Первый неспешно продолжил:

-Время. Человек – не Бог, он - не бессмертен. Человек не способен ждать, созерцать. Власть человеку нужна здесь и сейчас, потому что завтра его самого уже не будет. - он стряхнул на газон пепел, - Здесь и сейчас. И есть только два способа, только два верных способа установления Власти: первый - Сила, второй… А вот кстати, что ты думаешь про второй?
-Хм-м-м.. – Рэм замешкался - Вообще то в английском языке «сила» и «власть» - это одно слово.

-Английский – язык нищебродов и торгашей. Не забивай себе голову. Думай.

-Время надо.

-Вот именно, время. Сила – это конечно тоже хорошо. Но ограниченно. Если слишком много людей убивать сразу – это входит в привычку: привыкают палачи, привыкают жертвы, люди привыкают и перестают обращать внимание. Тогда приходится убивать ещё больше. Но время ограничено – концентрация смерти растёт, а с ней крепнет привычка. Круг замыкается, итог – нулевой.
Гитлер слишком увлёкся лагерями смерти и засахатил в целом прекрасный проект. Американцы, вообще дурачьё – придумали «бомбу». А что с бомбы толку? Хлоп мухобойкой – и вычёркиваем из переписи миллион. Перепись стала короче, но люди власть не почувствовали. Потому что нельзя убивать быстро. Подчиняет лишь медленная смерть, когда человек успевает пройти через все стадии отягощения, лишения воли, надежды, чувств, совести, и наконец собственного достоинства. Только так можно его подчинить.

-Медленно – это ведь долго? , - Рэм чувствовал, что теряет логическую нить.

-В обычном масштабе – да долго. Но жизнь можно ускорить, и приблизить старость.

-Зачем?

-Затем, что в Истории все императоры умерли молодыми. И у Власти нет традиции, как управлять обществом, на половину состоящему из стариков. Прежде то жили лет по 40 не более. В 15 женились. В 16 рожали. В 18 шли на войну и «Привет!». Молодые диктаторы управляли молодыми народами. Средняя продолжительность жизни в Древней Греции была 36 лет. Александру Македонскому на момент смерти – полных 32. Юлий Цезарь в свои 57, когда его закололи в Сенате – был стариком, по сравнению с рядовыми римлянами. Наполеона отлучили от власти в 46, но таких «старцев» по Франции в те времена было процентов 5-8 не более.

-Сталину – 75.

-..Как Чингисхану. И его империя - Золотая Орда - прожила дольше всех остальных империй вместе взятых, потому что жизнь поданных была короче жизни правителя – им просто на ум не приходило, что может быть кто-то другой. Нынче разрыв в длительности жизни играет в обратную сторону и Власть к такому повороту событий совсем не готова.

-Брежнев был старше их всех – 76.

-Мао Цзэдун дожил до 83-х, однако, заметь – Культурную Революцию объявил в том возрасте, в котором Брежнев уже пожалел про Афган, а Сталин – так и вовсе умер. Горячий китайский парень был, наш товарищ Мао в свои "75". А вот народец его, хоть числом и велик, но и половины его лет прожить тогда не получалось.

-Дык, голод же, войны!

-Не суть. Важно соотношение.

-Но качество жизни улучшается, повсеместно прогресс, комфорт в быту, снижение аварийности на производстве. Опят же медицина «вытягивает» самых безнадёжных. Люди будут жить дольше – этого не избежать.

-Да. Но власть с такими людьми справляться не может. Просто не знает как. Пока не знает. И силой нельзя, и без силы – не получается.

-Хм-м-м.. – Рэм машинально вертел коробком бесполезных спичек , - Получается, надо лишить людей чувства своего реального возраста?

Первый насмешливо прищурился, но промолчал.

-Безвременье? Это как погружение в сон, когда человек дремлет всего пару мгновений, а во сне проживает целую жизнь?

-Ты во сне бегаешь?

-Да.

-И от кого ты убегаешь?

-Ну, кошмары всякие… Не помню…

-Может инопланетяне? , - Первый усмехнулся.

-Да, вроде обычные люди… Мерзость безликая.. Не помню..

-И что ты с этим делаешь?

-Ну, вообще-то, плохие сны – это метаболизм. Не надо мясо есть на ночь. Вот я стал воздерживаться.

Произнося эти слова Рэм немного смутился – его молодецкая розовощёкая дородность , как то не очень то подтверждала слова о «воздержании», особенно на фоне худого как палка Первого.

-А наяву часто бегаешь?

-От кого мне бегать то? – настал черёд Рэма усмехнуться .

-От кошмаров. – Тут уже Первый стал серьёзным, - От кошмаров, Рэм Владиленович, всё от них. И добежал ты уже аж до Белграда, а кошмары – не отстают. Бежишь дальше - до Вены?

-Я не сплю.

-Ты в этом уверен? Сбегай за спичками..

Рэм машинально дёрнулся снова в сторону машины, но спохватившись, что спички у него в руке, протянул коробок Первому.

-Я не сплю!

-Ты – ничего не значишь. Спать могу я , а ты – в моём сне. И ты бегаешь – то за спичками, то от кошмаров… Ты .. – Первый закурил новую папиросу и, глубоко затянувшись , с густой струёй дыма выдохнул – У тебя вообще нет своего «Я». Ты – просто «бег». Абстрактный процесс. Бег кого-то «спящего». Вовсе не обязательно, меня, кстати. Ведь и я – наверняка тоже лишь чей-то «бег».

-Ну… Это фантастика из женских романов. Я – это я. А вы – это вы. Мы в реальном мире. В реальном парке, под реальными деревьями. И Митро это готов подтвердить.

Рэм кивнул через плечо в сторону посольской машины, на водителя, который дремал за рулём.

-Митро спит,- усмехнулся Первый не оборачиваясь, - Но ты, если вполне наяву - можешь поужинать воеводской плескавицей (* традиционная сербская котлета из крупно порубленного мяса, жареная на углях . Знаменита своими огромными размерами, словно телёнка «расплескали» по тарелке) . И будешь сыт и счастлив… до начала своих кошмаров. Пошли. Мне пора на процедуры.

Путь от парка до госпиталя они проделали молча. Первый шёл ровным шагом, чуть быстрее обычного. На углу Дединской и Радойловича им повстречалась горстка демонстрантов со свёрнутыми в тубы плакатами из листов ватмана.
«К Американскому Посольству спешат», - подумал Рэм. - «Бегут, словно во сне… от какого-то кошмара..». И тут же себя одёрнул: «Бред. Никакого сна. Просто им заплатили – вот и отрабатывают... протестутки».

Вернувшись в Госпиталь, уже у самых ворот, Первый сообщил:
-Сейчас я познакомлю тебя с одной барышней. Она ещё совсем ребёнок. Практикантка после третьего курса. Даже не ординатура. Но времена нынче – сам видишь какие…- Первый неопределённо кивнул назад. – Так что ты за ней присматривай. Ненавязчиво. Деликатно. Как бы издалека, понял?
-Понял. А на предмет чего присматривать?
-На предмет твоей Ольги. Что бы она до неё раньше не добралась.
-Она не «моя»!
-В моём сне вы бежите рядом. И кошмар у вас… , - Первый на мгновение остановился чтобы смерить собеседника прищуренным взглядом, - да, кошмар у вас один на двоих. Так что , считай – практически твоя.

Вошли в холл. На Регистратуре, перебирая папки, стояла темноволосая девушка. Действительно совсем юная, почти ребёнок. Но Рэм , почему-то сперва посмотрел не на лицо, а на руки, пальцы.
«Как необычно она держит карандаш», - подумал он. - «И руки странные. Не врача, а… дизайнера, что ли».
Тем временем Первый уже направлялся к стойке с приветствием «тремя перстами» и светясь отеческой улыбкой:
-Инга! Снова я вас вижу! Вот мой «добар приjатель» – Рэм. Я вам про него рассказывал. Знакомьтесь.

Продолжение следует
Начало ,Часть 1 ,Часть 2, Часть3 , Часть 4, Часть 5 , Часть 6