Бег спящих // Nonsense

Начало было тут.

-Сколько слов готов ты отдать за бессмертие?

Манеру задавать «фундаментальные вопросы бытия» Костя Самсонов перенял у Рэма Владиленовича.
Возможно перенял. Ведь возможно и обратное. Я не знаю наверняка. Я лишь догадываюсь.
Два дня в Сеуле мы коротали в беседах о «фундаментальных вопросах бытия», от которых признаться по совести, я устал еще в России. Другое дело, что Костя втирает мозги ненавязчиво, шутками-прибаутками, анекдотами… Иногда даже смешными.

-«Приходит министр культуры утром к себе на работу, а в приёмной секретарша плачет.
-Что случилось? - спрашивает министр
-Представляете,- отвечает секретарша сквозь слёзы, - Я пятнадцать лет ждала этого звонка! И вот, только что позвонили, спросили прачечную!.. А я – растерялась…»

-Костя! Не русскому этот анекдот не перевести!

-Да уж. Тут смысл одних слов вложен в другие – та ещё «матрешка». И как вот считать ценность слов?

-Ну не по буквам, наверное.. По степени важности в жизни?

-Важности? Не знаю. А сколько слов готов ты отдать за бессмертие?

-В смысле?

-Если б тебе предложили жить вечно – только молчи?

-Мне и так все рот затыкают.

-То другое, за деньги. Тебе просто платят за молчание. А я – про вечную жизнь. Каждое слово – это мгновение, прожитое ради понимания чужих мыслей. Не своих. И значит – не для себя. И значит, тратя время на слова, ты отрезаешь от жизни отведённое тебе время.

-Люди не умеют без слов.

-Не все. И по разному.

-Ну не будешь же ты утверждать, что глухонемые живут вечно?

-Нет. Потому что думают они всё же словами, и читают, и пишут...

-Можно - цифрами.

-Можно. Но тогда «лес» - это «тысяча деревьев». Два слова вместо одного.

-«Лес» может быть и «две тысячи деревьев» - выходит уже три слова.

-Вот именно. - Костя счастливо улыбается, – Вот именно. И я же об этом! Слова порождают образы в высшей нервной системе. Та – посылает сигналы во все части тела. Там они влияют на метаболизма – переваривание одних веществ и синтез других. Некоторые, вновь синтезированные вещества запускают механизм старения. Они жизнь укорачивают. Не яды, но гормоны возраста. Понимаешь?

-Фигня. Но звучит интригующе. Ты мне сейчас про картизол собрался лекцию читать?

-Сам ты – «фигня». Обычный, нормальный среднестатистический человек поддерживает темп речи – сто слов в минуту. За час – шестьдесят тысяч слов. Мало кто за день способен болтать десять часов подряд, но способных на пять – в избытке. И того, триста тысяч произнесённых вслух слов. И в период молчания – мы тоже думаем словами, думаем всё время, если не спим. Стало быть, из двадцати четырёх часов в сутки вычитаем восемь на сон и пять на болтовню, получаем «одиннадцать часов размышлений», где темп мысленной речи не ограничен физиологией артикуляции. Это может быть и сто тысяч слов в час, и двести тысяч. От двух до двух с половиной миллионов слов в день мы используем… в общем-то непонятно на что. Неужели там ни от чего нельзя отказаться?

-Ага..

-Что «ага»?

-Пытаюсь отказаться.

-Нет, я серьёзно. Это научно установленный факт: долгожители – не болтливы.

-Угу..

-Что «угу»?

-Пробую быть долгожителем.

-Научно установленный факт!

-С каких это пор попы аргументируют наукой?

-Я не поп. Я – настоятель.

-Прости.

-Это потому что у тебя путаница в словах и смыслах, ты вынужден тратить лишние слова, там где есть точный смысл.

-Нет, это потому что ты мне мозги морочишь.

-Я пытаюсь быть откровенным. А откровению слова не нужны.

-«Библию» выброси нахер – там слов всяких тысячи.

-Непосвящённым непонятен их смысл – оттого и ересь. Они как слепые пытаются объяснять мирскими словами промысел Божий. Но он - Велик и Един, и в словах сам по себе не нуждается.

-Костя! Иди на хуй!

-Ты опять за своё?

-Нет, это ты – за своё. Вот что ты подумал, когда я отправил тебя по этому адресу? Какой там у тебя «образ» посылает сигналы по нервной системе? А? Ну скажи честно – какая картина? Я скажу. Хочешь? Картина такая, что якобы я, предлагаю тебе соитие с неким фаллическим символом, путём анального проникновения и возможно, дефлорации... Но это не точно – ты же поп… Уп-с-с-с… Прости … настоятель.

-Да, какая разница... Ну, в смысле, да, настоятель… Но в словах твоих лишь разочарование от бытия и ничего конструктивного, духовного.

-Это потому что ты так видишь их смысл.

-А надо как?

-А надо смотреть глубже. В древнейшие времена протославаяне – дремляне – жили в протороссии – Дремляндии - Стране Дремучей Дрёмы...

-…Ну... мы и сейчас там живём.

-Не перебивай. И была та страна прекрасна и необъятна. И было в ней две части. В одной части – росли густые леса, текли полноводные реки и колосились хлебные поля на плодородных землях.

-Что-то мне уже подсказывает, что во второй – всё было не так.

-Правильно подсказывает. Вторая часть была занята одной единственной горой, широченной в своём основании и высоченной до самих небес.

-Ой! Только не говори мне - как она называется, при таких пропорциях.. – Костя демонстративно прикрыл уши ладонями.

-Она называется Хуй!

-Ну, слава Всевышнему!

-Наверное.

-Так и к чему ты мне это?

-А к тому, что тех древнеславян - дремлян, кто помышлял о бессмертии и во имя того, презирая своих земляков, прекращал с ними быть откровенным, удалялся в себя, в свои эгоистические заботы и наслаждения - их из общины дремлян изгоняли на эту самую гору.

-Зачем?

-А вот - идти высь, к небесам, к самосовершенствованию.

-Ну и что здесь плохого?

-Плохого? Ничего. Но путь был нелёгок. Сперва у подножья густые леса.

-А-а-а-а.., - Костя широко улыбается…- лобок не побрит.

-Костя! Какие бритвы? Четвёртый век нашей эры!

-Топором же..!

-…По яйцам?! Совсем идиот?! – я кручу у виска пальцем. – Короче. Не перебивай. Густые леса. Проходим их и начинаются крутые склоны. Всё круче и круче… Круче и круче… А вершина то в облаках.

-Хм-м-м.. Ебля туч. Ах! Как это по-русски…

-Да вот нифига ты не угадал. Когда самые настойчивые еле-еле добираются до середины горы, на вершине случается извержение.

-Ой!

-Ага. И потоками спермы смывает всех вниз. И теперь опять всё с начала. Так вот они и ходят на хуй туда-сюда, туда-сюда, не достигая заявленной цели.

-Вообще-то похоже на миф про Сизифа.

-Возможно. Но русские обошлись без «проклятого камня», существенно усилив смысл и сократив лишние слова.

-А дремляние – русские?

-Нет. Дремляне – это дремляне. Их нету уже. Всех смыло.

-А русские здесь как тогда?

-Русским досталась гора.

-Ага-а-а…, - Костя изобразил просветление.

-Вот и ты стал без слов обходиться, - хватаю его я на этом «ага».

-Да тут столько смыслов, знаешь ли… гора-хуй…, хуй размером с гору… нация, которой достался хуй вместо полей… но зато самый большой .. один на всех…словами не охватить.

-И так во всём, заметь. И я не думаю, что наша разговорчивость как-то влияет на продолжительность жизни. Если конечно не сболтнуть лишнего не в том месте, не в то время.

-Влияет. Всё влияет, - Костя настойчивый. – Слышал про Теорему Томаса?

-«Если люди считают ситуацию реальной, то она станет реальной по своим последствиям»?

-Да.

-Это хорошо работает на биржевых паниках и «смарт-контрактах», но Второго Пришествия вы не накликаете.

-А нам и не надо. Достаточно, что бы люди в него поверили. Когда в толпе кто-то кричит «Пожар! Мы все умрём!», начинается давка, и многие действительно погибают. Не от огня, конечно. В давке. Но предсказание же сбывается!

-Самоисполняющееся пророчество. Как биржевая паника? Один дурак крикнул «Продаю! А то сейчас курс упадёт!» и все следом за ним бросаются продавать, боясь падения курса, от чего курс действительно падает…

-Именно.

-Так вы ж, попы, грёбаные, мать вашу, каждый час нам долбите – «армагеддон…», «трубы..», «семь ангелов…»!

-Ну и кто верит в эту хрень?

От такого костиного вопроса, я на секунду опешил.

-Вы же.. нам же…

-Что «вы-же, мы-же»? Я тебе задал вопрос: ты веришь? – тычет он в меня пальцем.

-Я разве дебил?

-То-то и оно…- и на лице Кости снова засияла его обычная улыбка, – И так каждый! Мы проповедуем, но не выключаем ваш разум. Хотя, наверное, могли бы. Только если это сделать по настоящему, тогда вы – идиоты - и правда поверите, и да – будет таки армагеддон. Так что вопрос мой остался в силе: хочешь жить вечно? А Слово отдать готов? И что тебе дороже?

Не все наши беседы с ним были такими абстрактными. В последний сеульский вечер, Костя рассказал мне историю Рэма Владиленовича - ту её часть, что я прежде не знал.

Слова

Simplicity – простота
Naivety - наивность, безыскусственность
Nonsense - нелепость
. . . . . . . . . . . .

7 февраля 1981 года в авиакатастрофе под Петербургом (тогда Ленинградом) погиб весь командный состав Тихоокеанского флота СССР. Ни до, ни после этого, ни в Советском союзе ни любой другой стране, ни в годы войны и даже «сталинских репрессий», ни один флот мира не нес столь сокрушительных единовременных потерь: Командующий флотом, начальник политического управления, начальник штаба флота, начальник разведки, начальник оперативного управления флота, командующий морской авиации, командующие обоих флотилией атомных и обычных подводных лодок, заместитель командующего по боевой подготовке, начальники управлений – вместе со своими заместителями и начальниками штабов - 17 адмиралов и генералов и 12 капитанов первого ранга и полковников, погибли в самолёте, упавшим буквально через восемь секунд после отрыва от взлётной полосы.

Первая реакция на случившееся – «Диверсия!» .
Ведь из погибших – четверть, кто отвечал за работу «ядерной кнопки» с самым коротким подлётным временем ракет, в непосредственной близости к американским границам.
Кроме того, Советский Тихоокеанский Флот в те годы был вторым в мире по ударной мощи после Тихоокеанского флота США, а само скопление таких начальников в тот зимний день в одном месте случилось ради крупных штабных учений.

Не прошло и часа, как советские вооружённые силы были приведены в боевую готовность по штатам «ядерного нападения», открыты пусковые шахты, в боеголовки введены полётные задания. Ещё чуть-чуть… Всё живое превратилось бы в пепел, а Земля – обжарилась до хрустящей корочки…

Слава Богу , самолёт упал у взлётной полосы, и причины несчастья стали очевидны практически первым же приехавшим на место пожарным: всех убила бумага.

Не в иносказательном смысле: не «расстрельный приказ», не ошибка в тактических картах... И вообще, вовсе не то, что мы думаем, когда произносим слово «бумага» в роковой интонации. Отнюдь. В данном случае это была самая что ни на есть обычная, дешёвая, низкосортная «газетная» бумага, восемь рулонов которой погрузили в салон самолёта по просьбе редактора флотской многотиражки. Попутный груз, безобидный и совсем не тяжёлый: две тонны для самолёта, который «в девичестве» был стратегическим бомбардировщиком - о таком даже неприлично говорить.
Наверное, если бы это было восемь бомб или восемь боеголовок, или хотя бы восемь бочек солярки - отношение к такому попутному грузу было б серьёзнее. Но дешёвая, второсортного вида и происхождения бумага. Унизительно как-то! Ведь по сути она - туалетная: ею матросики и мичмана подтираются по гальюнам и толчкам (конечно же после изучения идеологически выверенных передовиц о достижениях партии и правительства в построении коммунизма). Рулоны кое-как затолкали в пассажирский салон и … даже не стали крепить. Все были заняты скорым возвращением домой и тем приподнятым, праздничным настроением, что осталось от награждения флота по итогам штабных учений.
Наверное, выпили. Может и нет. Но в любом случае о том, что эти рулоны следовало бы как-то привязать, никто не озаботился.

Самолёт стал разгоняться по полосе.
От ускорения, бумага покатилась назад, в хвост, где для двух дополнительных тонн нагрузки место не предназначено. Машина потерял равновесие, опрокинувшись на хвост. Нос резко задрался вверх, лайнер, не успев набрать взлётной скорости, «свечкой» встал над полосой, накренился и с высоты двадцать метров рухнул с полными баками.

Как ни странно, но в море огня именно плотно скатанные рулоны бумаги сохранились лучше всего, обгорев лишь по поверхности. А вот от людей, что были на том злополучном борту, практически нечего не осталось.

Среди погибших была жена первого секретаря Приморского краевого комитета партии.
Траурных дней по стране тогда не объявляли, моды приспускать флаги ещё не было. В сухих некрологах газет даже флотские имена не печатались по соображениям секретности, а уж про всех остальных - только три слова «.. и сопровождавшие гражданские лица». Хотя, она в том рейсе никого не сопровождала: Командующий – старый друг Первого - по джентельменски согласился просто «подбросить до дома» на «попутке».

И вот теперь, две недели спустя после случившегося, Рэма Владиленовича вызвали в крайком в «первую приёмную». Мысли ворочались в голове колючие : попасть на глаза такому вдовцу – риск экстраординарный. А уж в тех обстоятельствах - как по проволоке пройти над пропастью. Даже простое человеческое соболезнование нельзя выразить, ибо официально «ничего не случилось».

Не спеша постукивая пальцами по столу, Первый с минуту, а может и дольше, молча разглядывал вошедшего в кабинет молодого посетителя.
Рэм пытался угадать, что означает этот равнодушный взгляд, с которым обычно в магазине оценивают недорогую, но необходимую в хозяйстве вещь, прежде чем решиться на покупку. «Так охотники валенки себе выбирают…», - подумал он тогда. «Понять бы: старые прохудились или к охоте на дальнюю заимку готовится?»
Временами тот взгляд уходил куда то вглубь, а то и насквозь, словно телеобъектив искал фокус изображения с максимальной чёткостью.
Но вот он вовсе угас, замер и лишь тихая барабанная дробь пальцев, говорила Рэму что в кресле хозяина кабинета не манекен.

-Ну! За Советскую Армию и Военно-Морской Флот! – прервав паузу, резко выдохнул Первый, доставая из стола бутылку «Шабо Наполеон» с парой хрустальных стаканов.

«За упокой её душу!», - едва удержался Рэм.
Он то понимал, что стаканы совсем по другому поводу, но во избежание противоречий с идеологическим этикетом накануне «23 февраля», просто добавил

-За них.

Выпили.

-А ты – дипломат. Мне говорили.

Первый заметил двусмысленность тоста и продолжил:

-Но сейчас мне нужен честный ответ: по дому скучаешь?

-У меня были планы. Это честно. – Рэм не стал кривить душой.

-Витебск – Москва – Белград – Вена?

-…Лондон. Я Хотел бы жить в Лондоне.

-А получилось «Витебск – Москва – Владивосток», - с иронией продолжил Первый.

-Земля круглая – такой маршрут тоже возможен. Рэм посчитал, что иронию собеседника полезнее будет поддержать.

-Ну что ж, оптимизм – это правильно. Это по-нашему. Уверенность в будущем, убеждение в правде. Без него нам вперед не пройти. Вот ты веришь, что скоро каждый советский человек будет пить коньяк? – и он постучал ногтем по горлышку «Шабо».

-Ну ведь мы то уже пьём, - твёрдым голосом выразил воодушевление Рэм.

-Это брэнди, – поправил Первый.

-Коньяк – тоже бренди. Рэм старался в каждой реплике выдерживать интонацию позитива.

-Не уходи от вопроса: веришь?

-Убеждён, - не моргнув глазом отчеканил Рэм.

-Правильно. Каждый советский – будет. А кто не будет – тот не советский. Шантелу, Хеннесси, Курвуазье, Камю Бордери… всё по советам Андре Жиро.

-Он из Реми Мартан, - решился поправить Рэм своего собеседника.

Первый замолчал, бросив неодобрительный взор на молодого человека. Но пару мгновений подумав, согласился:

-Да. Точно. Ты прав. Он же в этом году выпускает Экселенс. Надо съездить – попробовать. Чуть не забыл… Чуть не забыл… Запиши себе где-то или так запомни: в ноябре – Аквитания, Шаранта, Рошфор, Олерон. Устрицы любишь? Марен-Олерон?

Рэм вспомнил запах морской сырости, когда они с отцом на Балтике рыбачили с патрульного катера…. Но обсуждать личные воспоминания не входило сейчас в его планы, поэтому он ответил прямо:

-С устрицами не знаком.

-Упущение! – нахмурился Первый. – Недоработочка… Должен вынести вам замечание, товарищ директор, пока в устной форме.

-Директор?! – Рэм почувствовал прилив жара к макушке. «Так вот зачем вызывали? Значит всё таки…»

-А что переспрашивать, будто не в курсе. Ты уже два часа, как директор завода. Засиделся в зав-производства и партия решила – хватит тебе прохлаждаться. Пора брать самостоятельный участок работы. Да и Степан, сам видишь куда пошёл.

«Степан» - это нынешний, точнее теперь уже прошлый руководитель завода, накануне таинственным образом отбыл в Москву. Никаких приказов по главку не поступало, но в парткоме сказали, что он вернулся в «органы». Директорство его было вроде как наказание то ли за пьянку, то ли за аморалку… А вся его настоящая жизнь – в «Пятке» - Пятое управление КГБ СССР. И вот, вроде забрали назад. Искупил значит…

-За Степана! – оторвал его от мыслей хозяин кабинета. – За его холодный рассудок, горячее сердце и.. – в этом месте Первый запнулся, внимательно разглядывая хрустальные стенки стакана, -… А впрочем, и без того уже длинный тост.

Выпили.

-Зайдёшь к инструктору на четвёртый этаж, в отдел промышленности. Он тебе там расскажет последние установки. Боюсь, ты не всё знаешь. Иди – работай.

Рэм встал. Пожали руки. И Первый, как бы прощаясь, тихо с усмешкой добавил:

-Да, кстати… Тебе от Ольги привет.

При этих словах Рэма пробило током. Но Первый руку не отпускал и разглядывая в упор собеседника продолжил:

-Да. Помнит. А ты? Не пишешь, не звонишь! Чо так?

-Откуда вы…?

-От верблюда. – Первый ещё шире усмехнулся, - Партия всё знает.

-Мы расстались.

-Из-за бати? Ну с кем не бывает. Оступился, да. Ну дал слабину. Не устоял перед … , - и тут наконец Первый отпустил его руку, что бы разлить по стаканам остатки бренди , - …Не устоял перед растленными соблазнами. Ну так ведь всё – расстреляли. Нет больше бати.

-Мы просто расстались.

-Просто? – Первый подвинул Рэму стакан.

-Просто.

-Просто «просто»?

-У нас… - Рэм смутился подбирая слова, - разные взгляды на жизнь.

-Разные?

Наступила пауза. Первый не пил. Смотрел в окно.
Рэм стоял со стаканом в руке, не зная что делать.

-Разные… - Первый вновь повторил это слово, - Разные…, разные…

-А почему она через вас свой «привет» передаёт? – Рэм подумал, что другого шанса спросить у него не появится.

-Потому что… Потому что ты – сучий хвост, везучий, как «волшебный пятак». Вот почему… Долго рассказывать "почему". Ты даже не понимаешь, как тебе повезло, что вы … «расстались». Может, когда-то поймёшь. Иди – работай , - он залпом выпил.

Рэм пить не стал. Аккуратно поставил стакан и вышел.

Но во Францию они в тот год не поехали. И в следующий тоже. И на третий. А на четвёртый Первого сняли.

Когда Костя рассказывал мне биографию Рэма Владиленовича, то в этом месте он светился особым таинственным торжеством. Словно реклама сигарет «Лаки Страйк» с курильщиком на щите , выпускающим колечко дыма. Неуловимое торжество. Лёгкий дым. Ненастоящий. До сих пор не знаю, что это означает. И никогда не узнаю, наверное.
А возможно, это всего лишь манера рассказывать.

В тот день на столе не стояло стаканов. Да и сам стол был празднично чист: ни бумаг, ни блокнотов, даже карандашей. Безмятежная гладь лакированной столешницы отражала полуоткрытое окно кабинета и голубую даль за ним.

-Так что там у нас? «Белград – Баден – Лондон»? «Земля круглая»? Садись. – хозяин кабинета показал глазами на стул.

-Вена.

-Что?

-Белград-Вена-Лондон, - робко поправил Рэм собеседника.

-Творчески надо подходить к своим планам, товарищ. Творчески. Марксизм – не догма, а руководство к действию. – и после паузы, как бы говоря сам с собой, добавил – Засиделись мы тут что-то с тобой, в городе «нашенском». Надо двигаться. Движение – это жизнь.

От этих слов Рэма прошиб озноб. А «не движение» - это уже конец? Значит они уже всё знают?

-Да, ладно, не дрейфь, Электричка – ты всё делал правильно и аккуратно.

Электричка – это была шутливая, производная от его имени, школьная кличка Рэма, которую знали лишь самые-самые. Такая осведомлённость Первого, с одной стороны объяснима – ведь Партия всегда знает всё, но с другой – настораживала. Слишком уж ёмким теперь было это «всё».

Четыре года назад, жизнь Рэма Владиленовича круто изменилась.
Став директором завода, он теперь редко ходил по цехам, да и дома бывал все реже - командировки, поездки за рубеж стали нормой.
В «отделе промышленности» инструктор познакомил его с неким сумрачного вида молчаливым субъектом, представителем военной приёмки и со словами «Покажите товарищу предприятие», вручил командировочное удостоверение в Японию. «Товарищ» был неразговорчив, но по всему видно, с производством знаком. Так что «показ» был недолгим. Да и в Японию надлежало отбыть уже в выходные.

Так и началось. Первые поездки были, можно сказать, «ни о чём». Рэм встречался с теми, кого уже знал здесь, по работе с их консульством. Завод выпускал гидравлические механизмы для угольных шахт. Часть их комплектовались импортной автоматикой, производимой в Японии. Обычно такая продукция шла за-рубеж – в Индию и Северную Корею. Так что встречи с торгпредствами случались регулярно. Но с появлением на заводе «военной приёмки» за рубеж пошли ящики на которых в цехах его завода делали только надписи. Сами же они, вместе с содержимым доставлялись откуда-то из-за Урала «голые» - никаких букв на крышках.

Так прошло месяца три, может быть больше. И вот летом, во время одной из таких «японских поездок» на ужине с консулом, к ним присоединился один чрезвычайно энергичный японец, представившийся сотрудником дирекции «Тайхецу». Японец много болтал, ещё больше пил, а напившись, распевал караоке «Катюшу». И так несколько дней подряд. В итоге из той поездки Рэм привез контракт с «Тайхецу» на поставку гидропрессов в Японию.
Только в них была одна странность – адреса получателей, кому предстояло отгружать продукцию, были все те же, что и прежде – Северная Корея и Индия.
Через год, так же вот за ужином встретившись с тем же японцем, и дождавшись пока тот снова упъётся в самую стельку, Рэм его в шутку спросил: не достигла ли Империя Ниппон индийских берегов, и не пора ли им переделывать школьные глобусы?

Японец громко заржал, словно конь, и хлопая Рэма по плечу успокоил:
-Не дрейфь, Электричка. Эту сделку платят южно-корейцы! Мы с тобой – продаваны, посредники. Кто-то хочет купить. Кто-то готов заплатить. Тоси-боси…! Чьи-то бабоси.. Не берёшь много в карман, не берёшь вообще что-то в голову - она крепче сидит на плечах! Пей до дна! Камбай!

Рэм пил. Обильно старался на людях. С пьяного не спросят. А Рэм - не дурак и понимал, что в ящиках из-за Урала везут вовсе не гидроцилиндры шахтёрам.

А ведь тогда он был одним из первых советских директоров, которым разрешили работать напрямую с торгпредством Южной Кореи. Молодой, перспективный, на хорошем счету – его показали зарубежным друзьям, как пример «преуспевающего социалистического хозяйственника», инициативного и прогрессивного лидера трудового коллектива. Коммунистический предприниматель, успешно и творчески применявший на практике учение, то самое - что «не догма».
Корейцам он очень понравился. На первой же встрече они предложили его заводу участвовать в программе «Объединения двух Корей»: южане будут закупать советскую технику для северян, что бы помочь им добыть больше угля и тем самым лучше проникнутся стремлением к миру. Правда тогда напрямую такие сделки проводить было нельзя: американская оккупационная администрация в Сеуле подобное запрещала. Прибегли к помощи посредников - японской «Тайхецу» - фирма известная, репутация безупречная, в рекомендациях не нуждается.
Намерения были очевидно самые добрые.
Но в итоге…

-Неужели они не понимали, что за южнокорейские деньги СССР фактически вооружал северокорейскую армию переносными зенитными ракетными комплексами? - Костин рассказ, излагаемый к тому же в его обычной мажорно-насмешливой манере, стал мне казаться неправдоподобным. - Секреты долго не живут. Рано или поздно Рэм узнал, что на самом деле было запечатано в ящиках, прибывающих из-за Урала. Но ведь это же целая Схема, причём в стране, где всё под контролем государства, каждый патрон пронумерован. Да что там патрон – стреляные гильзы на полигонах сдавали под роспись! Не дай Бог одну потерять!

-«Нет смысла искать заговор там – где прошли дураки» - слышал эту народную мудрость?

-Ещё скажи – «китайскую народную».

-Да хотя б и «китайскую». Это ничего не меняет. Каждый контролировал что-то своё – тщательно и скрупулёзно. А про «контроль в целом» - надеялся на всезнающую и всемогущую Систему. Только её давно уже не было. Остался лишь страх перед её всемогуществом. И этот страх запрещал людям поднимать глаза вверх, что б посмотреть – сидит ли вообще кто-то в царственном троне. Все суетились потупив глаза. И Рэм суетился.

-Как «электричка», туда-сюда..

-Да, практически, как «электричка».

-Ну ладно. Допустим, он не при делах. Но предприятия тогда сами не могли заключать международные контракты – это была вотчина ТО «МашиноЭкспорт»-а. А там что, не знали что происходит?

-И не должны были знать! Это же эс-эс-эс-эр! Ты чо – забыл? В каждой конторе сидел особист и бдительно «бдел», что бы нос не совали куда не положено. Пришёл контракт. Пришли деньги. «МашиноЭкспорт» подтвердил фондирование «Промстройбанк»-у, утвердили заявку в Госплан, тот «спустил» задание в профильное министерство, те спустили на предприятие… Всё. Чики-пики.

-И никто не прочитал, что контракт на поставку ракет?!

-Каких таких «ракет»? Что ты мелешь?! Японцы покупали «гидроцилиндры». И в контракте везде были написаны «гидроцилиндры». И на ящиках к стати тоже, если уж хочешь придраться.

-Они совсем тупые?

-Кто?

-Японцы? Они что не озаботились глянуть – что лежит в ящиках?

-Как?!! Да и зачем? Они же это не для себя покупали. И даже не за свои деньги. Может, если бы товар к ним самим на склады в Японию привезли – тогда бы, наверное, глянули. Но отгрузка шла в третьи страны – и японцам самим эти «цилиндры» и на хрен не сдались. Остаётся чисто формальный контроль – по документам: бумажки, цифирьки. С этим всё ровно сходилось. Клиент был доволен, не жаловался. Меценат, кто на это деньги давал – в общем-то тоже.

-Ещё бы…

-Ну вот. Какие ещё вопросы?

-Интересно, а настоящие гидроцилиндры, ну те что для шахт, а не по самолётам, на заводе хоть делали?

-А ты у Рэма спроси. – снова с насмешкой резюмировал Костя.

И вот Первого сняли. И в разговоре с ним Рэм понимает, что тот был осведомлён. Только не может сообразить – знает ли Первый подробности.

Ведь на самом деле, японцы знали - что в ящиках. Сами разнюхали или им кто-то помог. Восток – дело тонкое. Но Рэм это почувствовал, подсказкой внутреннего голоса понял: «узнали».
Узнали и… поставки продолжились, как ни в чём ни бывало.
Завод легко выполнял «план», без особого напряжения «побеждал в социалистическом соревновании». Даже передовикам производства по ордену Ленина дали.

Через год Владивосток посетила японская делегация представителей «бизнес-кругов», как тогда говорили. В программе была и экскурсия на предприятие. Японцам он очень понравился. Разве что на линии сборки не было роботов. Ну гости тут же решили это дело исправить и уже к декабрю первые японские роботы стояли в ящиках по углам цеха. И даже какая-то газета в Йокогаме заключила с ним эксклюзивный контракт на написание серии статей для японских читателей, про то, как японские роботы помогают строить социализм в СССР.
Дурацкая идея, конечно. Рэм – не писатель. Да и роботы – тупо стенку цеха подпирали.

-Наверное, они до сих пор там стоят, - съязвил Костя в этом месте своего рассказа, - если только работяги не пропили их в металлолом.

-Костя! Откуда ты всё это знаешь?

-Люди… странные существа… Не хотят они жить вечно. Разменивают свою жизнь на слова. Каждое слово – на год короче, но видать, годы им ни к чему. Годы жизни – дешевле «свободы слова».

За эти несуществующие «мемуары» издательство заплатило Рэму аванс: две тысячи долларов - сумма, для рядового советского человека, не малая по тем временам. Но и не на столько большая, что бы за неё можно было «продать Родину». Он не стал возиться с этими деньгами, ради соблюдения всех положенных по тем временам социалистических формальностей – ведь в зарубежных поездках валюта нужна. По закону – это конечно же было преступление против социалистической собственности. И случись что, по «бабочке» могли расстрелять. Но тогда уже все так делали. Тем более, что Владивосток – город портовый, валюта была практически у каждого моряка.

Однако газета неожиданно попросила повременить со статьями. Осень 1983 года , когда в небе над Сахалином советские истребители сбили южнокорейский «боинг» с двумя сотнями пассажиров на борту - казалось тогда не самым лучшим временем для публикации про то, как «японские роботы помогают строить социализм в СССР». Но редактор выражал уверенность, что хорошие времена непременно настанут, а потому искренне просил оставить аванс и написать таки обещанные статьи в «некотором будущем».

Когда это «будущее» наступит – не ясно. Зато, удивительно, но после сбитого «боинга» японские заказы… удвоились! Пришлось работать с авралами и глядя на стопку ящиков, прикрытых брезентом на грузовом дворе, Рэм в мыслях грустно шутил: «Уж не знаю, как в Индии, а в Корее теперь точно для каждой домохозяйки есть свой личный ПЗРК»
И вот теперь в кабинете Первого все мысли опять сбились в кучу. Что знает? Что не знает? Что будет дальше?

-Так что – Белград. – Первый не стал тянуть .

-Что, «Белград»? – Рэм всё ещё не понимал.

-В Белград тебя забирают. Летишь в Белград. В понедельник. Будешь там советником в торгпредстве.

-Ясно.

-Сомневаюсь, что тебе что-то «ясно». Но – летишь. Я – в Прагу, ты - в Белград. Будем на связи.

Рэм всё ещё не верил своим ушам.

-А завод?

-Что «завод»?

-Кому сдавать завод?

Первый ухмыльнулся.

-Ты спишь?! Ты – спишь. Беги. Беги, пока спишь! Беги.

Это какое-то нищебродство – ремонтировать яхту с помощью жвачки. И вообще – куда я скатился? Кем я стал? Ведь всё так хорошо начиналось. Впереди только светлое будущее.. Молодость – надежды – амбиции..
Самоуверенность.
В каюту «Пандоры», этой чёртовой яхты, меня привела моя непреодолимая самоуверенность, слепая неподконтрольная вера свои супер-мега-способности вылезать из любого дерьма. Жадность? Она вот у меня постоянно под подозрением.
Привычка не браться за новое дело, если за него обещают награду меньшую, чем за предыдущее – это ещё не жадность. Это просто экономия времени. Мы ж не бессмертны.
Отловить самоуверенность – гораздо сложнее. Ведь действительно даже оказавшись в самой безнадёжно заднице, я всё равно попаду в то место, где сияет табличка «выход». Или как-то в слепую его нахожу.

Как сейчас – этот кусок жвачки, которым пробую залепить течь в иллюминаторе.
Сырость – достала.
Самоуверенность негодует: «Сколько можно терпеть этот пустяк?!»
Жвачка в руке.
Я открываю замки и сдвигаю стекло. Снаружи по борту тянутся струи дождя, гонимые ветром. Но надо высунуть голову, чтобы налепить жвачку на уплотнитель… и я слышу голоса.
Женский, узнал сразу – Инга.
Мужской – совсем тихий, но тоже не спутать ни кем. Вероятно они на палубе над моей каютой. Потому что голос Кости и в хорошую то погоду слышно недалеко.

-Отдай им, что они просят.

-Костя. Я свои условия не меняю: маркер – на мальчика.

-Твой сын - уже безнадёжный старик и умрёт через несколько дней. Ты тоже умрёшь , если будешь упрямиться.

-Я всё равно умру, даже если соглашусь на ваши условия.

-Не надо эти «ваши». Я – всего лишь посредник.

-Мне показалось что-то ещё.

-Мы не убиваем, если ты про это.

-А, ну да… Никто же не знает… ага..

-Маркеры. Отдай. Ты не выиграешь этот гейм ни в какой стратегией.

-Откуда ты знаешь?

-Тебя просто швырнут за борт, как рыбьи потроха с камбуза.

-…и вы все начнёте умирать от старости, как мой сын.

-Но ведь этого никто не узнает.

-Но ты же знаешь.

-Я буду молчать.

-С чего бы? Священный обед? Страх перед Страшным Судом? Глупости. Никто не молчит, когда старость приходит в шестнадцать.

-Я и так старше.

-А хотел бы вернутся?

-Не соблазняй.

-Ответь, чего тебе стоит: хотел бы?

-Закрой рот.

-А если я скажу тебе маркер? Твой личный маркер.

-Замолчи!

-… Возможно ты слышишь его каждый день.

-Замолчи!!

-…Слово которое делает твою жизнь длиннее или короче, в зависимости от того, какой препарат был принят за пару часов. Метаболизм. Позывной смерти. «В Сантьяго идёт дождь». Или бессмертия… Выбирай. Одно слово. Маркер…

Я так увлёкся подслушиванием этого разговора, что замешкался и пропустил момент когда волна ударила в борт. Холодный душ брызг окатил, словно на автомойке. А когда вода схлынула, настала тишина.
Как я не пытался прислушаться – никаких голосов. Только ветер и струи дождя.

Господи! Какое же это безнадёжное нищебродство - ремонтировать яхту жвачкой.

От этих сумрачных мыслей меня оторвал вой корабельной сирены: три протяжных гудка.
«Человек за боротом»? Вот ещё новость.
И по громкой связи раздался голос с мостика:
«Дамы и господа! Говорит командер Хоутс - капитан яхты «Пандора»!
Только что вахтенный офицер доложил об исчезновении господина Андрианопулоса. Всем пассажирам и членам экипажа свободным от вахты, немедленно собраться в каюткомпании. Благодарю за сотрудничество!»

Продолжение следует
Начало ,Часть 1 ,Часть 2, Часть3 , Часть 4