Бег спящих // Past continuous

Начало здесь.

Телефонный звонок застал меня у двери.
Внизу ждала служебная машина. Понедельник. Поднимая трубку, я грешным делом надеялся, что этот звонок подарит повод уважительно откосить от работы. Но трубка закричала истеричным женским голосом:
-Это снова вы?!!! Помогите!! Помогите мне!! Скорее! Он сейчас упадёт!! Он разобъётся на смерть!! Помогите же!

«Снова я» посмотрело в зеркало на «снова себя».
Наверное, звонившая набрала номер Господа Бога, а попала сюда. Какая, блин, досада. Ну что я могу сделать?
И почем «снова»?
Почему у женщин такая манера общаться? Будто ты ловишь их слова налету, будто не ешь, не спишь, ждёшь когда ОНА тебе «доверит» что-то «снова»?
Кто это вообще придумал?
Когда успел?

Галстук вот мне до сих пор не нравится.
Для понедельника сойдёт, конечно. В понедельник, галстук должен отдавать печалью о безвременно ушедших выходных. Сколько раз я наблюдал ошибку тех, кто приходит в понедельник на работу в мажорном или наоборот слишком «деловом» галстуке. Это неправильно. Люди устали от воскресенья. Головы болят. Раздражены. Опустошены карманы.
И тут ты - такой весь энергичный, как грейдер «Катерпиллер».
Нет, с коллективом так контакта не получится.
Коллектив тебе ответит «Нет!». И будет прав.
Для понедельника надо подбирать что-то умиротворяющее, обезболивающее, с привкусом огуречного рассола. Надо быть терпимым к людским бедам и не требовать от коллектива слишком много.
Мелкий горошек, клетка… «гусиные лапки».
Но жена меня поняла слишком буквально и купила эти дурацкие «гусиные лапки». Теперь уже я сам начинаю походить на огуречный рассол.
Нет, это недопустимо. Галстук - менять.
Я распускаю узел, снимаю туфли и в очередной раз погружаюсь в гардеробную.
Телефонная трубка продолжает полыхать:

-Я прошу вас! Умоляю!! Почему вы такой чёрствый?! Вы чёрствый, бесчувственный человек! Это вопрос жизни и смерти!! Ах! Мой Фердинанд! Мой прекрасный Фердинанд!... Вы меня слышите?!!

-Да-да, Оленька, конечно я вас слышу…

Оленька, Ольга Денисовна – живёт на первом этаже.
Фердинанд – её кот, здоровенный, размером с племенного кабана, самец какой-то мутно – дымчатой породы. Обычно Оленька выгуливает его на поводке, хотя ему садовую тележку под брюхо бы в пору.
Похоже, что котяра снова вылез на подоконник, а хозяйка не сняла бигуди. Женщины, как известно, в бигудях крайне ограничены в манёвре. Особенно утром, когда весь дом способен не только увидеть, но и оценить.
А наш – способен, уж поверьте.

С другой стороны, если эта туша шмякнется на клумбу, то пробьёт дыру до земного ядра.
Кошки обычно не повреждаются при падении, потому что как-то умеют ловко ориентировать лапы в полёте. Но этот ориентировать ничего не станет. Лень родилась на сутки раньше него и ушла вперёд по жизни с безнадёжным отрывом. Просто шлёпнется , как жидкий цемент.
Клумба, к слову сказать, красивая. Я сам в цветах не очень понимаю, но садовник наш от Бога – это точно.
…Как и Фердинанд.
Вот такое сочетание взаимоисключающих параграфов.

Может бабочку?
Я ещё ни разу не вязал по понедельникам бабочку.
Они уложены в отдельном ящике, в порядке нарастания экспрессии. Поскольку бабочка – это всегда после обеда, то обычно уже знаешь, какой сегодня цвет твоего дня – беру «на автомате», даже не глядя. (Вот она прелесть настоящего порядка).
Но в понедельник утром всё в сумерках, всё в полутонах.

-Да что же вы там копаетесь!! У меня же сердце разрывается! Мой Фердинанд!! Спасите! Спасите!

-Оленька! Я уже лечу! Я спасу вашу любовь! Верьте!..

…Только сперва мне надо заглянуть к соседке этажом ниже.
Определённо стоит выделить в шкафу специальный крючок для галстуков на понедельник. Ну нельзя же каждый раз так ломать голову.

Дверь соседки, что живёт под нами открывается практически бесшумно. На пороге девочка лет девяти в подкатанных джинсах и кухонном фартуке. Секунду она смотрит на меня, затем оборачивается назад и кричит куда то в глубь квартиры:

-Памела! Это за тобой!

Я продолжаю стоять молча.
У девочки несколько странная манера отвечать на приветствия, поэтому с ней в нашем доме никто никогда не здоровается. Да и мало разговаривает вообще.
Я тоже, сколько не пытался заговорить – ничего не получалось: она отвечала на вопрос до того, как успеваешь его сформулировать. Например: «Девять с половиной и вам это знать не обязательно. Что-то ещё?». А ты только открыл рот спросить: «Девочка, сколько тебе лет? Как тебя зовут?»
Так что мы действительно не знаем её имя. И, я думаю, его вообще мало кто знает – в школе она не учится, во дворе не гуляет, друзей, подруг - никого.
У родителей загородный коттедж, где собственно и живёт семья.
А квартира принадлежит некой кипрской компании с неудобоваримым названием. Ходят слухи, что и компания эта – тоже собственность девочки. Так что я просто боюсь даже узнавать имя: вдруг там окажется какая-то Стефанаида или Марфиалена или Рошандиателлинешьяунневешенк Койаанфскватсиути. Ведь и Пабло Пикасо – это ж вульгарное сокращение, типа Боб, Джим. Правильно то: Пабло Диего Хозе Франциско де Паула Хуан Непомукено Криспин Криспиано де ла Сантисима Тринидад Руиз и Пикассо. Не забывайте про вот это «Непомукено» и что б обязательно перед Пикассо было «и». А иначе обидно.

Памела – кошка сиамской породы (Ой! Как я их не люблю. Фу.. Но что поделать, надо – значит надо.) гордо и не торопясь следует к лифту. Она меня не замечает, заходит в кабину и садится. Ждёт.
Почему она так уверенна, что я поеду с ней?
Почему кошки вообще так уверены в людях, словно знают наперёд все наши мысли и ходы?

Мы спускаемся на первый этаж и она сворачивает в сторону квартиры Ольги Денисовны. (Кто тут вообще кого ведёт?) Дверь приоткрыта, мы заходим.
В гостиной гремит тренажёр «беговая дорожка». Краем глаза, через зеркало я вижу Ольгу. Не снимая наушников, хозяйка машет мне рукой.
Памелла прыгает на подоконник и садится напротив Фердинанда. Их разделяет стекло. Кошка меланхолично умываться. Фердинанд нехотя пятится назад к открытому окну – складки по всей его туше и морде угрожающе сморщиваются. На мгновение мне кажется, что он сейчас вылезет из собственной шкуры через свою задницу – столько в его движениях было напряжённой снисходительности по отношению к собравшемуся обществу.

-Ах ты ж моя прелесть! Мой алмаз! Иди ко мне на ручки! Небось животик весь в пыли…
Ольга обтирается полотенцем подмышками и втаскивает животное внутрь.
Теперь меня вообще никто не замечает – ни коты, ни те кто на двух ногах.

Придётся ехать на работу.
У самой двери в след слова Оленьки :
-Рэму Владиленовичу приветик передайте, ага…
Наверное это было «Спасибо».

Слова:
past continuous - время прошедшее длительное
bygone - прошлое, пережитое, прошлые обиды
antecedent - предшествующее

. . . . . . . .
Первым из вертолёта вышел Рэм Владиленович.
По протоколу должен был я – что бы открыть ему дверь. Но от охватившей меня дрёмы, я слегка замешкал с сумками, ноутбуками и он , неодобрительно крякнув, вывалился сам.
Впрочем, «неодобрение» было скорее напускное. Ему нравится показывать, что «он всё делает сам и ему никто не нужен». Кстати, я охотно верю. Эдакий лось-одиночка. Мы уже лет пять знакомы, но ровным счётом не чего сказать.
Бывший советский директор бывшего советского завода. Он среди нас тут – точно ничему не «учится». Но вроде как и не отдыхает. Эти люди физиологически не способны отдыхать. Советские директора могли пьянствовать и до определённой меры увлекаться «аморалкой», но с отдыхом как таковым там было чисто – свято. От слова – никакого. Партия зорко следила. Даже если ты и не «член». Тем более , если не член – следил парторг завода. И это не фигура речи. На том заводе, на котором я работал, парторгом была женщина –тучной комплекции и уже в летах, но это не мешало ей каждый день, борясь с одышкой, взбираться по пожарной лестнице на крышу электромонтажного цеха, откуда она в бинокль (!) наблюдала – как быстро возвращаются работяги с обеда из столовой. Последних пятерых записывала в специальную тетрадь (знала по фамилии всех рабочих - все три тыщи человек). У того, кто в этой тетради оказался больше трёх раз, резко снижались шансы пойти в отпуск летом или обнулялась очередь к путёвке в санаторий, не говоря уже о премиях «по итогам социалистического соревнования среди бригад». Зато возрастали шансы быть отправленным на сельхоз-работы в подопечный заводу совхоз.
За директорами же партия следила несколько иначе, но ничуть не менее пристально. И бинокли там видели аж на ту сторону земли.

Рэм Владиленович – потомственный «партиец», хотя и беспартийный. Да-да – оксюморон, сам знаю. Но в третьем поколении было уже можно. Как и в царские времена правнуки дворян шпаг не носили, советское дворянство не нуждалось в фетише ничтожных атрибутов. У них уже есть кровь. Этого достаточно.
Закончил МГИМО с отличием и должен был идти на дипломатическую работу, но...
Женщины – женщины… Дочь начальника отдела торговли одного из столичных районных комитетов партии, была вполне перспективной невестой.. пока её папа не угодил под суд. В одно, не очень прекрасное утро конвоиры увезли и папу, и перспективы дочери, а главное на чистенькой анкете молодого стажёра МИД-а появилось пятно.. Не пятно, собственно.. даже не пятнышко… Так – след от дна стакана с крепким чаем, который пьют иногда следователи во время допроса свидетелей. Ну не ставить же стакан на лакированный стол – он горячий, столешница испортится, а имущество ведь казённое, с ним надо бережно. Вот бумажка с чьей то там фамилией – вполне сгодится.

А а итоге - круглая печать: «Не годен»
Кстати, если заметили, у американцев манера на особо ценные бумаги ставить печати не чернилами, а выдавливать саму бумагу документа в сухую специальной машинкой. Такой круглый барельеф. Господи, как это Рэма раздражало!!

-Рэм. Это «Революция-электрификация-мир»? Так?

-Да.

На комиссии по распределению выпускников обычно вопросов задавали мало. Всё было заранее известно. Председатель говорил пару слов напутствия и вызывал следующего.
Рэм заканчивал с красным дипломом факультет международной экономики и ждал место в Торгпредстве СССР в Югославии, где отбыв положенный «год в социалистической стране» , он мог бы сделать следующий шаг – отправиться , например в Австрию, служить в СовЗагранБанке. Но история с отцом невесты…

Сухощавый, угрюмого вида особист в штатском медленно переворачивал листки его «дела», вялой ладонью , словно лопаточкой для поджаривания оладьей.

-А отец ваш – Валидилен Феликсович?

-Да. «Владимир Ленин». Они оба с мамой…

-Я знаю, знаю… Вашего отца я знаю. Служили вместе. Ну а вам ещё надо послужить… послужить… Да… Время нынче требует твёрдости в кадрах. Твёрдости. Вы как считаете?

-Да, согласен. Родине надо служить.

-Вот. Верно. И потому родина направляет вас на самый трудный участок… Там где сейчас много надо решать вопросов. Много проблем надо решать. На Дальний Восток.

-Ясно, - Рэм это сказал «на автомате», хотя на самом деле от такого «решения родины», в глазах его потемнело.

-Наш дальневосточный рубеж требует укрепления. Там каждый человек на счету. А значит один должен десятерых стоить. Вот вы скольких стоите? , - с этими словами угрюмый человек впервые оторвал глаза от «дела» и вцепился взглядом Рэму в переносицу. Тяжёлый , сдавливающий клещами взгляд. Словно на тебя наезжает дорожный каток, а ты прилип к расплавленному асфальту, как муха в мёд.

-Не знаю. Правда же..

-А надо узнать. Родина должна знать, чего стоит каждый. Партия должна знать.

-Да, конечно.

-Вот и хорошо. Отправитесь на предприятие. В рабочий коллектив…

-Я экономист!

-… э-э-к-к-кономистом. Завод по ремонту горной гидравлики. Есть у нас там небольшой заводик в системе Средмаша.

-Г… гидравлика? Какая «гидравлика»? У нас не было горного дела. Предмета такого не было! –

Рэм, чувствовал что происходит что-то не то, какой-то сюрреализм.

-Не важно, какого у вас не было дела. Для родины имеет значение только это «дело», - и собеседник покосился на лежащую перед ним папку. – Вот это «дело». И в нём – ничего. Ничего такого, чем родина может гордиться. Вот это сейчас ваша забота. А «гидравлика»… У вас будет девять дней в поезде. Возьмёте учебники, почитаете. Инженеров пять лет этому учат, но это потому, что в инженеры берут тех, кого не взяли сюда. – он обвёл пальцем стены. – Вас взяли. Вы умнее, способнее. Девять дней вам достаточно. И.. вам там не гидравликой предстоит заниматься. У нас там надо много чего кадрово укрепить. С «той стороны» только японское консульство. Слабенько. Надо расширять опору. Расширять торговое взаимодействие.

-Расширять.. – поддакнул Рэм

-Да, верно. Вот это и есть ваше дело. Годик-другой поработаете, проявите себя - станете замом директора. А там - партия решит. Идите.

В Олбани моросил дождь.
Вертолёт придавливал нас холодными мокрыми струями к палубе яхты. Почему то мне представилось, как должны были себя чувствовать демонстранты на улицах, когда их разгоняют водомётами. Не пойму – к чему эта мысль: то ли от грохота вертолёта, то ли холодной воды, мигом затёкший за шиворот, то ли от покачивания скользкой палубы яхты. Хрена им дома не сидится – этим «демонстрантам»?! Наплевав теперь уже на протокол и субординацию, я первым добегаю до трапа и ныряю на нижний ярус, подальше от холода и свистящих над головой лопастей.
Зато, окончательно проснулся!
И даже захотелось чего-то выпить. Наверняка в таком гостеприимном местечке должен быть бар.
Жаль, что придётся ждать всех остальных..

-Домики – пожа-а-а-р!,- громкий хриплый баритон за спиной, заставляет меня вздрогнуть и оцепенеть.

Но по плечу уже хлопает «Фландерс» !
Да-да тот самый «Фландерс» с «Принстона». Только теперь на нём плащ, под которым китель цивильного моряка, с множеством несуразных украшений в самых неожиданных местах.

-Эдвард!! Я не сплю?!

-Прошу на борт «Пандоры»! Идём, я покажу тебе выпивку.

-Я тут при начальстве, пока не дали команду – мы трезвенники.

-А на «Пандоре» командую я, так что вперёд, - Эдвард толкает мня в кают-компанию. – Пить тут положено круглые сутки… Только женщины с 11:30 - так Босс решил.

-С 11:30 – это сегодняшние. А вчерашних можно до 11:29?

-Зачем «вчерашние» то? Это «Пандора»! У нас даже кок вчерашнюю рыбу на камбуз не покупает , - при этих словах Эдвард стучит пальцем по латунной табличке над входом:

«Внимание! Вчерашнюю рыбу и вчерашних женщин на борт не приносить!»

Болтая с ним в таком духе я искал повод спросить – с чего это у него такой хороший русский? Всё прочее – на фоне этой бойкой жизнерадостной речи с лёгким «саратовским» акцентом, выглядело пока вторично. Я знал, что шкипер "Пандоры" бывший командир крейсера, уволился с воинской службы. А точнее – уволили.
Но я не знал - кто именно.
B полная неожиданность - что это Хоутс!
После «Бури в пустыне» многих уволили. С его опытом, он вполне мог бы преподавать в Аннаполисе. Но вместо этого – шкипер частной яхты нью-йоркского нувориши. Неплохо, наверное, в смысле зарплаты и работа привычная. Но масштаб откровенно не тот. Разве что внешне помолодел. В глазах блеск какой-то появился. Сквозь тёмные очки в сумерках дождя это блеск мне ножом врезался в память.

Через год, когда не экраны выйдет «Шакал» с Брюсом Уиллисом в роли киллера, ещё при первом взгляде на афишу меня как током : Эдвард – Брюс Уиллис!? Сходство было ошеломляющим.

А так если разобраться – каких беспомощных ягнят делает из нас кино и массмедиа. Раньше так с мозгами шутила только выпивка.

-Значит крейсер ты оставил за кормой…

-Значит. Флот посчитал, что староват я для крейсера.

-Ну, если откровенно, ты уже давно был «староват», ещё в ваш приход во Владивосток.

-Мой приемник на пять лет старше.

-Значит хорошо сохранился.

-А он вообще – хороший парень. Я не жалею…

-.. И решил посвятить свободное время изучению русского? – я не мог больше тянуть с вопросом.

-С вашим языком даже дети способны посеять панику на нашем крейсере,- Эдвард громко смеётся.

Мы ещё с пол-митнуты болтаем о пустяках, которые впрочем не дают мне никакой полезной информации. Ну да ладно.

-Побудь пока здесь – я вертолёт отпущу и затем проведу тебя в твою каюту.

Эдвард удаляется в ходовую рубку. Я остаюсь один.
Водка немножко привела в порядок моё сморщенное настроение. В кают-компании сумрачно, но уютно. Я разглядываю привычные для таких мест «трофеи» на стенах: групповые фото почётных гостей, картины маринистов, кубки и медали, завоёванные на гонках.
Снаружи на лётой палубе стихает суета . Теперь слышна дробь дождя по стеклу и скрип швартовых. Похоже, это единственные звуки ближайших минут, пока не вернётся капитан.
Как это приятно, если рабочий день начинается без отбойных молотков!

Внезапно, тепло моего расслабленного удовольствия пронизывает тревожное ощущение чьёго-то взгляда за спиной. В отражении иллюминатора женский силуэт в полумраке – свитер, джинсы, растрёпанные волосы. И она на самом деле смотрит не на меня, а сквозь меня, в стену. Или не смотрит?

-Простите, мисс, я не знал... не слышал, как вы вошли.

Ставлю опустевший стакан на стол.
Женщина молчит. Судя по одежде, не похоже, чтобы она была членом команды. А для гостьи , согласно таблички над дверью, явно не урочный час.

-Мы только что прилетели. Капитан разрешил побыть здесь, пока он занят лётной палубой.

Женщина делает шаг в мою сторону, при этом её изрядно покачивает.

-Сигареты.., - наконец её шёпот прерывает паузу.

-Что? Простите.

-Дай сигареты.

-Простите. Трубка, - меня смущает эта мимолётная неловкость, но я действительно курю трубку и увы..
Женщина продолжает смотреть сквозь меня, а потом вздрагивает, словно в пробуждении:

-…«трубка»… Да… всё верно – «трубка» - значит осталось только пять дней.."трубка". Мне говорили - ты будешь курить трубку... Ты - крыса. Теперь вас таких набирают… Мразь...Тварь.

Продолжение следует
Начало здесь