Шаман. Роман о верности своей дороге #2.

  Раздел 17.

 После принятого решения «вернуться» к людям, вспомнил о маме, о её малой родине. Внутри себя ощутил желание оставить свой след на её земле. Понятия не было, куда, к кому, зачем, для чего. После прилёта в Киев, ещё в киоске аэропорта купил карту Украины и с закрытыми глазами тыкнул в неё шариковой ручкой. Синяя точка оказалась на Хмельницкой области. Именно там в совсем небольшом селе Ивашковцы, в многодетной семье родилась моя мама. Звали её Евдокия, Дуся. Первым делом проведал родственников, которых в последний раз видел на летних каникулах по окончании восьмилетки…

  В то жаркое лето 1973 года мой друг Юрка Редей поступал в суворовское училище и я решил составить ему компанию. Уж больно красивыми были рассказы нашего воспитателя интерната, бывшего боевого капитана-разведчика Владимира Львовича Михайлова.

 Мой друг был крепышом с детства, а я проходил комиссию в училище с медицинской книжкой, которая по объёму напоминала увесистый том сочинений В.И Ленина. Врач бегло полистал её, затем глянул на меня, спросил, как я закончил 8 классов. Узнав, что на отлично, посоветовал идти дальше учится. Мол, с таким врачебным послужным списком необходим строгий медицинский контроль, а не военное училище.

 До окончания лета был ещё целый месяц и вместо интерната я поехал к маминым братьям в село. Помогал родственникам собирать урожай, впервые поцеловал девочку, ну и пас коров. Однако мысль, что оказался «не пригодным» в училище, не давала мне покоя и сильно задевала мужское самолюбие. В сентябре я уже сидел в интернате новой школы соседнего городка, так как прежняя школа была лишь восьмилеткой. Новичка встретили хорошо только девчонки. Хилый, но отличник с длинными ресницами. Н-да, понять их было не легко уже тогда.

 Парни меня постоянно тестировали на «физику» и их тест я всякий раз проваливал. С этим необходимо было что-то делать. Как то роясь в ящиках музыкальной комнаты, куда заходил для игры на гитаре, я вместо нот неожиданно увидел там одинокую и потрёпанную брошюру о Севастопольском высшем военно-морском училище. Стало ясно, куда буду поступать. Со слов нашего воспитателя было ясно, что учиться на авиатора и морского офицера крайне нелегко. Но меня уже было не остановить. И я решил бегать. Вначале только на стадионе школы, затем вдоль главной сельской дороги, а также по горным тропам Карпат, которые плавно опускались к нашему посёлку. Вставал за час до подъёма. Бегал при любой погоде: в дождь, в мокрый снег и в снежную пургу. Проблема была лишь в прохудившейся спортивной одежде, которую нам выдавали только для занятий в зале.

 Про мои бега узнал учитель физкультуры и попросил директора интерната дополнительно выдать мне спортивный костюм. Его мне вручили на школьной линейке. К весне в среде мальчишек мой авторитет подрос, так как на школьных соревнованиях я занял второе место и был зачислен в сборную команду для участия в районных соревнованиях по бегу. Школу заканчивал в ранге победителя ряда видов лёгкой атлетики. Пробовал силы и в десятиборье.

  Проблемой оставалась только пухлая медицинская книжка. Так как мои походы в медсанчасть были частыми, в основном из-за голубоглазой медсестры с чёрной косой до пояса, то просьба полистать на досуге свою медицинскую историю не вызвала ни у кого ни малейшего подозрения. И как только увесистая история моих болезней оказалась у меня руках, я тотчас отправился с ней в горы. Сидя у костра и вырывая по листку своё хилое прошлое, я мысленно прощался и со своим детством…

     Раздел 18.

 Для поступления в высшее морское инженерное училище в закрытый военный город Севастополь требовалось направление из местного военкомата. По нему мне продали билет в жд кассе и через сутки я впервые увидел море. Оно напоминало мне огромное шевелящееся чудовище с запахом водорослей. Город понравился своей чистотой, а поездка на общественному катере до бухты Голландия, вызвала у меня просто дикий восторг.

  И вот я в училище. Внимательный офицер, принимающий документы, спросил было, знаю ли я, что это училище подводного плавания. Вот те раз. Я ж до дыр зачитал рекламную брошюру, но там ни про каких подводников ни словечка. Вступительные экзамены меня не страшили, ведь я только что на отлично экзаменовался в школе. Добавлю, в украинской школе. Здесь же с меня требовали законы Ома на русском. Чуть не провалил всё.

  Ещё один казус возник неожиданно и как бы ниоткуда. В анкете я указал национальность своего отца. Он был венгром. Всё тот же вежливый капитан первого ранга как-то с тревогой в голосе сообщил, что мандатную комиссию, я могу и не пройти. К этому времени объявили о последнем тестирования наших молодых тел в барокамере. У которых после неё шла кровь из ушей и носа, отчисляли. А мне в ней понравилось: темно и тихо, как в спальне нашего интерната. Вот я там и вздремнул. Открыл глаза лишь, когда меня старый мичман усердно тряс за плечо. «Тебе плохо, малец?». «Да нет, извините, я просто уснул». Этот случай спас мои анкетные данные.

 Как оказалось, слух о том, что поступает новичок, уснувший праведным сном в барокамере, под давлением в атмосферу, быстро разошёлся по училищу. На мандатной комиссии, когда мои документы должны были отложить в стопку «не проходящих», кто-то вспомнил этот случай и под общий хохот моя папка оказалась, где нужно. Решили, пусть учится, а там посмотрим. Это «посмотрим» мне вспомнили при переходе на четвёртый курс, после не совсем удачной «производственной» практики на атомоходе. Была авария, после которой к учёбе я вернулся через три месяца стационарного лечения. Ещё в больнице меня посетил офицер особого отдела училища и посоветовал «по-тихому» отчислится и продолжить учёбу в гражданском вузе… После демобилизации из вооружённых сил моё училище расщедрилось рекомендацией для поступления в спортивный университет, куда меня взяли сразу на третий курс.

 Раздел 19.

  На маминой родине решил не задерживался, уж больно хотелось приступить к тренерской работе. Решил «где-то у воды» открыть детскую спортивную секцию. Разглядывая карту Хмельницкой области, остановил свой взор на протяжённом водохранилище, что на реке Днестр. Это в соседнем Каменец-Подольском районе. Автобус высадил меня у села Грушка, а до цели назначения Старой Ушицы ещё шагать пришлось около 5 км. Как сейчас помню этот день. С небольшим чемоданом и курткой на перевес, я больше походил на обычного командировочного. Как оказалось, посёлок стоял на возвышенности, а до воды ещё с километра три шагал, но оно того стоило. Я оказался на полуострове, одну сторону которого омывали воды Днестровского водохранилища, с другой впадала в него речка Студеница. Сердце замирало, глядя на эту красоту… Принимаю решение идти прямо к директору местного совхоза-миллионера, как оказалось, он здесь «хозяин тайги». И, как говорится, «тут Остапа понесло».

 Откуда-то я видел, как наяву, всё, что будет здесь создано. Об этом я и поведал хозяину кабинета. Опытный директор совхоза ухмылялся в свои усы, но за живое описание радужной перспективы мне выделили «люкс» в рабочем общежитии. Через пару дней я уже отбирал себе школьников в секцию по гребле на байдарках и каноэ. Правда, ни самой секции, ни байдарок с каноэ, как и мест для их хранения у меня ещё не было. Тренировки по общефизической подготовке проходили ежедневно и ребята прекратили без толку шляться по посёлку. Их у меня набралось аж 60 человек, из которых я сделал три возрастные группы.

  Удивило, что плавать умели только старшие и то не все. Причиной было водохранилище. Когда-то на его месте жил своей чудесной жизнью старый посёлок Старая Ушица. Из-за микроклимата там абрикосы расцветали на две недели раньше, люди веками жили, влюблялись, работали, умирали. О последнем пристанище и речь. Когда по решению правительства соорудили плотину на Днестре, то жителей всех затопляемых посёлков, принуждали самостоятельно перезахоронить своих близких усопших уже на новом месте. Эта народная трагедия глубокой раной засела в сердцах местных жителей и они долгое время запрещали детям купаться в водах, которые покрыли сотни сельских кладбищ.

 Под секцию выделили два гектара прибрежной зоны и за лето всех своих питомцев я научил плавать. С лодками была целая эпопея. По северному опыту мне была знакомой система централизованного снабжения спортинвентарём спортивных организаций, поэтому я поехал в Киев в министерство спорта. Там в отделе водных видов удалось заразить высокое начальство идеей нового провинциального спортивного центра. С письменной разнарядкой на 36 новеньких пластиковых байдарок и каноэ из Самаркандского завода я покинул высокое серое здание. В то время 36 штук «пластика» было невиданным богатством даже для именитых тренеров. Месяцев эдак через три-четыре мне сообщают из области, что на моё имя пришёл целый вагон спорт инвентаря и ожидают меня на товарной станции города Хмельницкий. Вагон оказался пуст. Выяснилось, что эти самые именитые тренеры в купе с областным начальством решили выделить мне пять-шесть лодок, а остальное поделить между собой. Мол, для молодого тренера, да на новом месте и так достаточно. Они не ведали, что их «молодой специалист» давно уже не такой уж молодой. Короче, я обошёл все спортивные клубы города и собрал все свои байдарки до единой. Друзей от этого не прибавилось, но ребята из моего спортивного клуба «Олимп» были на седьмом небе от счастья.

  Через три года мои питомцы действительно выигрывали республиканские соревнования. Там же у меня родилась идея создания нового вида водного спорта, основанного на историческом прошлом народных культур. Вначале это было гребное троеборье из бега, плавания и гребли, а затем я внёс к ним бег с препятствием и стрельбу из лука. . В это же время я усиленно рыскал по библиотекам, в поисках подтверждения слов северного шамана о старинных летописях и рунах. Именно эти поиски и привели меня в 1997 году на земли нынешней Венгрии, где в полной мере удалось реализовать идею Индейских Игр.

   Раздел 20.

 То, что мой «северный круг» замкнулся в Венгрии, я понял, когда познакомился с учениками Паал Золтана – шамана-писаря, умершего в 1982 году. В поисках манускриптов я как-то забрёл в библиотеку пригорода Будапешта, где повстречал одного из добровольных помощников дяди Золи, как его любезно здесь называли и он мне поведал жизненную историю венгерского шамана.

 К моему удивлению, речь сразу зашла о народе манси, северными родственниками которых были селькупы.

 Вначале Второй Мировой войны главный шаман уральских манси, после обряда посвящения в шаманы своего внука, поведал ему о народе, с которым их связывает вековая дружба. «Этот народ давным-давно вернулся на свои исторические земли – в долину Карпат. А когда то мы жили рядом и одна из наших правительниц была замужем за сыном главного шамана угров. Звали его Аладар. С уграми мы чередовали ежегодный обряд Медведя: один год праздник «сидели» мы, на другой год его организовывали они. И так продолжалось веками аж до их ухода на запад. Эта традиция действует и сегодня. Только мы – манси – из уважения к венграм, как их сейчас зовут, один год пропускаем».

 С этими словами старик передал внуку свёрток из древних манускриптов. «Возьми это с собой, когда спустишься вниз по реке. Длинная дорога приведёт тебя на земли венгров. Там встретишь шамана Баракку – сердце подскажет, как его узнать. Это письмо-послание поколений передаешь ему». С этими словами молодой шаман Тура начал собираться в дорогу. «Помни, что Баррака сам должен убить медведя» - с последним предупреждением обратился он к внуку. Тура по большой реке спустился аж до Сыктывкара, где отдыхая на берегу, по доносу местных рыбаков его разыскали сотрудники органов госбезопасности. Разобравшись в том, что перед ними молодой рыбак с горного поселения, разговаривающий на финно-угорском наречии, офицер НКВД рекомендовал Туру в ближайшую разведшколу. Там он знакомится со своим будущим командиром разведгруппы капитаном-финном Сальминеном.

  В 1944 году группа была заброшена на север Венгрии, в предгорья Татр. В одной из вылазок, разведгруппа остановилась при дороге в заброшенной хижине. По дороге шла длинная колонна из рабочих, которых немецкие автоматчики сопровождали на ближайший металлургический завод. Объявили привал, во время которого возникла перепалка между молодым парнем и немецким солдатом. Подошёл офицер и начал доставать из кобуры пистолет. Но тут из небольшой группы сидящих отдельно старых рабочих поднялся высокого роста и крепкого телосложения мужчина лет сорока и подошёл к разъярённому офицеру. Все притихли. Спокойный, но твёрдый мужской голос эхом разносился по загробной тишине придорожной опушки леса. Казалось, сама природа решила притихнуть, прислушиваясь к спору жизни и смерти. Офицер вернул своё оружие в кобуру и была дана команда на продолжение движения. «Вот он Баракка!» - шепотом прокричал Тура и тут же попросил капитана разрешения где-то по ходу перехватить пленника.

  Когда Баракка оказался у них в домике, то его удивлению не было конца. «Да никакой я не Баракка! Вы перепутали. Я сталевар, венгр Паал Золтан. Мы работаем на ближайшем комбинате». Однако Тура настаивал на своём. К утру в домик со спящими партизанами да на запах их провианта забрёл медведь. Быстрее всех среагировал гражданский. Он схватил первый попавшийся под руку карабин и выстрелил в медведя почти в упор. Тот рухнул, как подкошенный. «Говорю же, что Баррака ты» - с радостью в голосе промолвил Тура. «Вот тебе медведь, вот ты и вот послание от моего деда» - не унимался молодой парень…

 После специального пятидневного обряда над телом медведя, к сталевару всё чаще приходили доселе не виданные сны. Они перекликались с рассказами, которые он слышал от Туры только на следующий день. «Что за чудеса?» -всякий раз спрашивал себя опытный сталевар. Однако настоящие чудеса были ещё впереди.

  Вскоре Тура погиб при бомбёжке, а Баракка со своей группой влился в партизанский отряд. Уже после войны на чудачества бывшего партизана, власть не обращала внимание. А «чудачеств» в странном поведении нового шамана-писаря хватало на троих. Он часто закрывался в своём дачном домике в пригороде Мишкольца и весь день исписывал лист за листом текстами, которые он как бы слышал. Оказалось, это были тексты древних летописей народов, которых принято называть гуннскими. Каждый лист содержал десяток два исторических имён и точных дат, событий, о которых рабочему сталевару не то что в школе, но и в кошмарном сне не приснится. Его некогда корявый подчерк, стал напоминать подчерк старых монастырских переписчиков Библии: витиеватый и ровный, а текст без единой грамматической ошибки. Первую свою запись шаман сделал в 1954 году в соответствии вековой гуннской традиции, а именно ровно через десять лет после обряда. А его смерть в 1982 году в точности совпала с окончанием написания летописей по дате.

 Даже члены семьи не были в курсе, что там «сумасшедший» отец целыми днями пишет. По этой причине, после похорон, жена была готова сжечь около трёх мешков исписанной «макулатуры». Хорошо, что у дочери – работника банка – была выработано определённое отношение к документам и она принялась упорядочивать титанический труд своего отца.

 Со временем меня познакомили с дочерью и она предоставила мне возможность ознакомится с наследием отца. Читая эти тексты ловил себя на мысли, что послание Баракки нашло своего адресата. Этим посланием завершался мой собственный обряд, начатый некогда у селькупов.

 Как-то у венгерского шамана-звездочёта Гoркoи я услышал удивительную историю о старом шамане, которого обманули в его последний час. Перед смертю он попросил молодого парня дать ему свою руку, но тот почему то испугался и протянул ему конец метлы. Старый шаман из последних сил сжал в своей ладони её древко. Метлу эту потом бросили в огонь и она вся моментально вспыхнула. «Сильным шаманом был» - зашептали присутствующие. Не уж то боялись того, что он хотел передать? Испугались задания? А ведь последнее движение руки шамана означало договор, безмолвную клятву на продолжение.

 В далёкой сибирской тайге Хромой коснулся моей руки и наш с ним договор про «оставаться гармонией среди людей» подписан. Это договор длинною в жизнь.

  Сегодня я вижу, как на закате своих дней и мне доведётся искать чей-то руки. Пусть это будет рука смельчака.

 

Шаман. Роман о верности своей дороге #1.