Нарушенный баланс добра и зла

Критерии хорошего и дурного образовались в нашем сознании благодаря христианству. Ни в Индии, ни в Египте, ни в Мексике древние религии не признавали ни существования онтологического зла, ни его конкретного носителя. До появления нетерпимого ко всякому многообразию монотеизма люди одинаково почитали день и ночь, верх и низ, женское и мужское, воду и камень, жизнь и смерть, как равно существующие в этом мире. Боль и радость, встреча и расставание, рождение и гибель – не подвергались моральной оценке, а просто переживались как жизненные этапы.Алексей Балабанов в фильме «Кочегар» словно возвращается к подобному миросозерцанию. Его героев не назовёшь милыми и добрыми, но и однозначно скверными людьми они тоже не являются. Кочегар Иван Скрябин, сжигающий трупы в своей топке, - ветеран войны, Герой Советского Союза и любящий отец. Его приятель по службе в армии, Сержант, наёмный килер, тоже по-своему трогательно заботливый родитель.Посттравматическая амнезия вынесла из сознания Кочегара не только воспоминания о некоторых событиях, но и элементарные нравственные представления. Подобно тому, как он заново пишет потрясший его рассказ из жизни его соплеменников якутов, воображая себя автором рождающейся под его угольными пальцами вселенной, он и справедливость творит по собственному усмотрению. Только, как сказал в своё время Воланд, перспектива у него слишком ограниченная, поэтому восстановить нарушенный баланс добра и зла в мире Кочегару явно не удаётся. Его жаркая кочегарка, служащая ему домом – это пекло, ад, подземное царство возмездия и одновременно – образ его тусклого сознания, помрачённого контузией. Это жуткая метафора всей нашей российской жизни, из которой вынули структурирующий костяк и оставили людей одних выбираться из мрака беззакония. А, может быть, и не только российской, поскольку вспышки самосуда всё чаще обнаруживаются в самых разных концах света, не минуя и весьма цивилизованные страны с жёстко прописанной пенитенциарной системой.Балабанов удивительно точно подметил тотальное одиночество человека в мире умершего Бога, оставившего нас своим облагораживающим попечением. А без Всевидящего Ока выносить вердикт оказывается некому, и единственным способом общения с опустевшим миром становится смерть – чужая и своя. Балабанов строит свои истории таким образом, чтобы никого не судить, а просто пройти маленький отрезок пути рядом с загнанными и неразвитыми одиночками, жизнь которых такова, что рассмотрение её в категориях дихотомии добра и зла не имеет никакого смысла.